Грабли, грабли, грабли, грабли
Вот так одним словом можно описать состояние современного человечества, история которого началась в так называемые средние века. А началась эта история с крестового похода на Иерусалим. Историки утверждают, что крестоносцами двигало желание освободить гроб Господень от басурман, но это был лишь повод. На самом деле Западная Европа решила улучшить своё бедственное положение за счёт сказочно богатых Восточной Европы и Ближнего Востока. Как известно из той же истории крестовых походов, французы с англичанами сосредоточились на Ближнем Востоке. В то же самое время тевтонский и ливонский ордена из современной Германии двинулись на Восточную Европу, хотя там никогда не было гроба Господнего.
Крестовые походы были первыми граблями, на которые наступило человечество. Потом были и другие, и третьи, и четвёртые, о которых или ничего не известно, или известно не то, но после которых по всему миру остались удивительно одинаковые развалины как гражданских зданий и сооружений, так и военных, прежде всего, звёздчатых крепостей. Этот отрезок времени вполне заслуживает названия «мрачное средневековье», потому что его начало нам более или менее известно, а в его продолжении мы живём и сейчас. Но события между XIII и XIX веками покрыты мраком официальной истории, которую сочинили мракобесы, известные как орден иезуитов, к концу XIX века, хотя начали её сочинять с XVI-го.
Собственно говоря, история – это тоже поле боя, на котором происходят смертоносные сражения. Сегодня их можно назвать виртуальными, т.е. мнимыми, но на них тоже гибнут и люди, и государства, и страны. Точнее, они не гибнут, а их уничтожают мракобесы, именуемые историками. И хотя это тоже виртуальные убийства, но сегодня для многих уже становится понятным, что эти игрушки взрослых дядей чреваты и реальными, т.е. действительными последствиями, в том числе убийствами, поскольку они используются лукавыми и рогатыми как обоснования и оправдания самых бесчеловечных поступков. Именно поэтому их и называют идеологическими, информационными и холодными войнами. А вместе с горячими войнами мракобесия называются гибридными войнами. И всё это – грабли, грабли и грабли, с которых последнее время просто не сходит человечество, на которых оно уже выплясывает свой последний танец.
Но в чём причина? Неужели человечество уже дошло до ручки, уже прожило свой век и ему пора откланяться?
Как ни странно, причина у всех перед глазами, а у некоторых прямо под носом и ближе. Именно поэтому и не видна. И она показывает, что выход есть, что человечество может сойти со своих губительных грабель. Как ни странно, но эта причина является корнем слова «виртуальный». Хотя это слово английское, но его корень – из латыни, и этот корень – «вир». По-русски это «муж» как «мужчина», а не как «супруг». А муж может, и может много чего. Отсюда виртуальность не просто возможность, но и могущество. И если посмотреть на те грабли, на которых выплясывает современное человечество, то в них легко увидеть и могущество, и мужество как раз мужчин. Это они у нас казаки и разбойники, гангстеры и мафиози, пираты и флибустьеры, конкистадоры и крестоносцы, киллеры и убийцы. Конечно, не только. Но в общем и целом кто они на самом деле? Как написал Юрий Лермонтов, богатыри – не вы. А кто же вы, мужичьё?
Рабы!
Обидно, да? Но «раб» наоборот – это «бар». Вы, господа, баре. Обидно? Теперь нет? Но и раб – это не узник, как думает большинство из вас. Да и не слуга, потому что слуга – это дочь. Или слово «слуга» просто так женского рода?
Раб – это сын. Буквально раб значит ра бы. Ба – это она, баба, а ра – это он, ребёнок. Ребёнок бабы, иначе – сын. Отсюда раб Божий – это Сын Бози. И все мужчины – сыновья Бози. Соответственно все женщины – дочери Бози. Бозя, естественно, — это Мать, даже Матерь Бозя. А Матерь значит Ма Царь. Отсюда и царь, и бог – это мать. А сын – рыцарь. Как раб – это ра бы, так рыцарь – это ры цари.
Гип-гип ура? А как быть с граблями?
У всякой медали есть обратная сторона. Сын Бози – это богатырь, т.е. Рот Бози, Сын Бози, рыцарь. Но сын – это дитя. В данном случае она – ди, а оно – тя. А тя тявкает. Сегодня говорят, лепечет. Ну, ещё агукает. И для любой матери её сын, даже будучи взрослым, остаётся ребёнком. Это любая мать подтвердит. Но на самом деле сын остаётся ребёнком не только для своей матери. Он и умирает ребёнком. И один из самых известных сыновей Бози открыто заявил своим остолопам, т.е. последователям: «Будьте как дети!». Да что там будьте!? Все мужики и без этого дети. А для детей главное – это игра. И что по этому поводу пишет английский поэт Вильям Шекспир? Читаем: «Весь мир – театр, все люди – актёры в нём».
На самом деле «актёр» значит «деятель», а «артист» вообще «творец», но Шекспир написал не «актёры» и не «артисты». У него написано «игроки». Тут он не смухлевал. Смухлевал переводчик. Но Шекспир смухлевал в другом. Да, весь мир – театр, но игроки – не люди, а мужчины. Женщины – это матери. В наше время, правда, попадается ни то, ни сё в юбке, а то и в штанах, но настоящая женщина – это жена, или, с греческим произношением, гена, т.е. гонящая, выгоняющая из себя детей, помёт, отпрысков, кизяков или там казаков. А «муж» — это всё тот же «мы жу», т.е. мамин жук. Жук – это малый ж, который жужжит. Да, и тявкает. Ну, а мы – это мамы.
Но есть же и отцы!
Как ни странно, но у отцов тоже есть мамы. Мамы есть и у мам, но у мам есть то, чего нет у отцов. Это нечто называется маткой. Таким образом, мама дважды мама, а отец только один раз отец, хотя и в трёх лицах. И ладно бы. Но «жизнь» в древности, а у тех же южных славян и сегодня звучит как «живот». И у мамы два живота, а у папы – только один. Значит, мама в два раза живее папы. Или в два раза более животное, но это уже как-то грубовато. Правда, и это ещё не предел.
Звуки Ж и Р произносятся чуть ли не в одном месте, поэтому иногда и звучат похоже, и даже подменяют друг друга. Например, межа – та же мера. А «живот» наоборот – это «тварь». Особенно если с французским произношением. И тварь – это всё таки живот. А та тварь, у которой два живота, она два раза тварь. Кто это у нас?
Но однопузым рано радоваться. «Тварь» как «Живот» — это «чрево», поскольку у англичан звук Т ближе к звуку Ч, и можно считать, что «чрево» — это «тварь» с английским произношением. В свою очередь, «чрево» иначе – это «червь». И червь – это только чрево. Ни тебе рук, ни тебе ног, ни головы, ни хвоста. Малый червь – это червяк, а «червяк» — это «чревко». Всё ясно и понятно, а потому скучно. Но дальше – нежданчик. «Червяк» по-детски – это «человек». А человек, писал Максим Горький, звучит гордо. Как червяк. Справедливости и полноты ради надо заметить, что этого Горький уже не писал.
Таким образом, человек – это чрево. Иначе говоря, животное. И хотя многим это не по нраву, это значит, что прежде, чем иметь с человеком дело, его надо покормить. Знают об этом акушеры? А политикам что об этом известно? Но любая хозяйка первым делом приглашает гостя к столу. Почему? Потому что у неё два чрева, благодаря чему она в два раза человечней любого хозяина любой страны.
А у нас сегодня на Руси, т.е. на Земле, кто хозяева жизни? Не казаки, так разбойники. Все их имена и титулы перечислять не будем, назовём по сути утробами, и добавим для шарму, ненасытными.
С учётом того, что звуки Б и В равнозначные и потому взаимозаменяемые, «утроба» — та же «тварь» и то же «чрево». И ведь не поспоришь. Но «утроба» — это и «борт», что тоже бесспорно. Как-то сомнительно, что «борт» — тот же «брат». Но чем брат – не утроба? А наш брат и тварью бывает. Но даже если он просто утроба, то и в этом случае эта утроба выделяет только испражнения, т.е. сорит и мусорит. И хотя ест за троих, рожать не рожает. Отсюда и нет у братков чувства материнства. Зато мужества у некоторых – хоть отбавляй. А в чём оно, мужество-то? В ненасытности. Историк Л.Н. Гумилёв именовал её пассионарностью, и он был близок к истине.
Всякий по себе знает, что насыщение рано или поздно, но всё равно приходит, а за ним следует пресыщение. Некоторые особо продвинутые пьют рвотное, слабительное и продолжают насыщаться дальше. Другие продвинутые называют эту пассионарность булимией. А третьи пассионарии после насыщения, или даже слегка голодными выползают или выпрыгивают из-за стола и начинают заниматься чем-то другим. И вот тут-то мы, наконец, добрались до сути, о которой лишь упомянули выше. Чем начинают заниматься сытые и довольные утробы, они же бороды, борта, братья, батраки и братки? А они все начинают играть в игры. Ну, а чем ещё заняться с устатку? Тем более, что «игра» — от «горя», а «горе» наоборот – это «рог». Так в древности называли основной половой признак мужа. От него муж – реальный пацан, в смысле, единорог.
В летописи о путешествии Владимира Мономаха в Киев упоминается новгородец Горята Рогович. Горята – это малое горе, а Рогович значит сын Рога. Из песни слов не выкинешь, а из русской речи – тем более. Отсюда игра – это занятие горюшка-горя, как до сих пор называют мамы своих сыновей. Сначала это младенческие игры, потом отроческие, далее юношеские и, под конец, игры зрелых рогов, т.е. мужей.
Но чем бы ни занимался единорог, это всегда и везде игра. Те же политики даже не скрывают этого. Они так и говорят: сегодня уже другие правила игры. При этом и эти, и те правила игры они именуют законами. И это тоже игра, хотя и словесная. А дипломатия – это разве не игра? А манипулирование массами, т.е. управление народом – это что?
Правильно, это — искусство. Но уточним: искусство игры. И другого искусства не бывает, хотя само по себе искусство бывает разным. Мы уже упоминали театральное искусство. Оно входит в более широкое понятие художественного искусства. И там все художники играют и на подмостках, и вообще. И они все – за детскую непосредственность, хотя на самом деле у художников непосредственность уже подростковая. У них ведь все игры – в половую любовь. У кого чего болит, тот в то и играет. У подростков болит это. Мамы называют это враньём и воровством, а подростки до седых волос и обширных лысин – художественным вымыслом и героизмом.
В религии тоже дети, в том числе и рабы Бози, но помоложе, вообще младенцы. Во всяком случае, игры там именно младенческие. И называются они ритуалами и литургиями, обрядами и молитвами. Ну, а что ещё могут младенцы? Сжечь кого-то на костре? Да, это круто. Четвертовать? Тоже любопытно. Младенцы есть младенцы, даже если они и рослые, и хорошо упитанные, и косматые, и в женском облачении, и с распятиями на чреве.
Игры юношества – это идеология, иначе – «философия», если по-гречески, и мыслеведение, если по-русски. Юноши уже играют не словами, а мыслями. И надеются на светлое или там счастливое будущее. Надежды юношей питают.
Зрелые игроки – это обществоведы, в том числе историки, юристы, экономисты, социологи, политологи и прочие олухи Рыцаря Небесного, уже вышедшие из младенческого, отроческого и юношеского возрастов.
Как бы отдельно от перечисленных стоят учёные игроки. Но на самом деле только как бы. Механики – это ровесники священников, поэтому Священная Инквизиция судила механика Галилео Галилея. Посмела бы она судить Опенгеймера, физика, который создал атомную бомбу. А физики – это лишь ровесники лириков. В 60-е годы ХХ столетия они мерялись друг с другом, у кого длиннее и толще. Победитель выявлен не был, потому что и физики могут петь и танцевать, и лирики могут состряпать научную фантастику не хуже физиков. Химики – ровесники мыслеведов, которые тоже горазды химичить. Ну, а биологи – это ровесники социологов. Так что игроки все единороги. Разница лишь в том, что одни – игроки ума, так называемые интеллектуалы, идеалисты, а другие – игроки с Природой, материалисты. Эти свои игры называют исследованиями и экспериментами, а также поисками и испытаниями.
Наконец, имеются ещё и практики. Казалось бы, но здесь-то где игра? А храмы – это что, как не игрушки? А музеи, дома культуры, стадионы, просто театры и кинотеатры? Вокзалы, порты, аэропорты, заводы, фабрики, фермы, поля, сады, школы, больницы, дома отдыха – это не для игр. Но военно-промышленный комплекс для чего? Авианосцы, ракетоносцы, миноносцы, торпедоносцы, танки, пушки, истребители и бомбардировщики для кого?
Что во всём этом плохое