1.1.​ Архитектура.

Слово «архитектура» — греческого происхождения. Происходит оно от греческого слова «архитектон». Так в Греции называли строителя. Итальянцы переняли это название у греков, придав ему своё, латинское или итальянское окончание. В итоге греческий архитектон стал итальянским архитектором. В свою очередь занятие архитектона, называвшееся у греков архитектоникой, у итальянцев стало звучать как архитектура. Таким образом, и архитектоника, и архитектура на русском языке означают строительство.

В венгерском языке слово «архитектура» не применяется. Вместо него применяется сразу два венгерских выражения. Во-первых, «Epitomuvestet», т.е. «Строительное искусство», во вторых, «Muveszeti Epiteszet», т.е. «Искусное Строительство». В первом случае в виду имеется строительная деятельность, а во втором – итог этой деятельности. В русской речи «строительство» — это прежде всего деятельность. Деятельность строителя. Строительство – это стройка. А плоды этой деятельности — постройки. То же самое — зодчество. Прежде всего зодчество — это созидание, занятие зодчего. А плоды этого занятия – здания.

1.2.​ Строительство

Далёкие от истинной лингвистики мыслители переводят слово «архитектор» как «главный строитель», ссылаясь на первую часть этого слова «архи-», которая переводится как «главный». На самом деле «архи» на греческом означает «старый», а «старый» в кратком виде, т.е. как «стр», уже есть в слове «строитель». Значит, «строитель» — это точный перевод греческого слова «архитектон» на русский язык. Но тогда что значит русское слово «строитель»?

Если русское слово звучит неузнаваемо для русских, значит, оно искажено. Всего видов искажений немного, поэтому их легко установить и устранить. В данном случае название стало неузнаваемым из-за сдвоенных гласных «о» и «и». Если каждую из них заменить на гласную «а» и между ними поставить согласную Р, то неузнаваемый «строитель» сразу станет узнаваемым «старателем».

«Старый» в русском языке означает «сталый», т.е. зрелый. А «тель» – тот же «телец»: «тель-э-ц», то есть делец. Вот, оказывается, кто такой строитель. Это не слепой исполнитель чужой воли. Это во всех отношениях подготовленный, взрослый и зрелый делец.

Таков у нас сегодня строитель? Да, частный застройщик – это, прежде всего, делец. Бизнесмен по-английски. Такой сегодня истинный архитектор. Да и во все предыдущие времена тоже.

1.3. Зодчество

В Россию архитекторы пришли из Италии. Это подтверждается и называнием их профессии, и историческими документами, и построенными ими соборами и дворцами. Но в России строили и до них. И называли российских строителей зодчими. Именно поэтому и сегодня звание «архитектор» иногда заменяется званием «зодчий». Причём звание «зодчий» считается более торжественным. Но что оно означает?

«Зодчий» происходит от древнерусского существительного «зад» или «зд». Отсюда — «здание», «созидание», «зодчий» (1. «Зодчество», М., Стройиздат,). В древности зад означал глину, а глиной называли гнилую пищу. Теперь её именуют переваренной, что, конечно же, неверно.

Глина внешне похожа на зад, поэтому со временем они поменялись названиями. Тем более, что глину в исходном значении почти всегда при строительстве подмешивали в зад для увеличения его прочности и трещиностойкости. Но те, кто имел дело с задом, успел получить звание зодчего. А мог бы вполне называться и глинобитчиком. Из глины в современном значении можно не только лепить, но и набивать изделия. Именно так, путём набивки глины между двух слоёв деревянных плах, и лепили палаты в Древнем Киеве древние зодчие. Или плотники. Они же – глинобитчики. Набивать ведь глину надо плотно. Иначе глина рассыплется и палат не будет.

Помимо глины в строительстве применялась также и земля. Или грунт. В древности Землю русские называли Рудой, во-первых, потому, что она родила, а во вторых, потому, что она рыжая или коричневая. В большинстве стран мира она действительно рудая. Чёрная она только в чернозёмных областях современной России.

От Руды – Труд, т.е. Земледелие. А тот делец, который имеет дело с Рудой, — это труженик. Труженик – это ещё одно название строителя, который сооружает сооружения из Руды. Из любой руды, не только из железной или медной. И, пожалуй, это – самое высокое и торжественное звание строителя. Хотя каменщик, плотник, бетонщик, сборщик – это тоже труженики, тоже старатели, тоже дельцы, но определённые, ограниченные, узкоспециализированные, избранные, рабочие. «Рабочий» — от «ребёнка». То есть каменщик, плотник, бетонщик, сборщик – это ещё незрелый деятель. За ним нужен присмотр мастера или прораба.

1.4.​ Искусство

Применительно к архитектуре под искусством обычно понимается художественное искусство. Связано это с тем, что российская наука ведёт своё происхождение от западно-европейской науки. А в основе западно-европейской науки лежит западно-европейская речь. Или словесность. Особенностью этой словесности является то, что она неоднородна. По сути это смесь слов разных народов. Та же «архитектура» – это греческое слово с латинским окончанием. На греческом «архитектура» звучит как «архитектоника», но в науке «архитектура» и «архитектоника» – два разных понятия. Это означает, что одно из них, а то и оба, находятся не на своём месте, то есть подменяют собой истинные названия. А те, в свою очередь, оказавшись не у дел, загружаются другими смыслами, подменяя другие названия. В итоге вся научная терминология представляет собой запутанную и чисто условную смесь понятий и представлений, до конца разобраться в которой не может даже самый посвящённый и разносторонний учёный. Но выход из этого безрадостного и без видного положения есть. Чтобы всё распутать и прояснить, достаточно всё поставить на свои места. С этого мы и начали эту работу.

Искусство в Западной Европе звучит как «арт». Отсюда – «артист», который переводится на русский как «художник». Но почему как художник?

Ответ простой: так принято. Вся Европа так делает. Но это – не наука. Это – политика. Сели, поговорили, проголосовали и приняли. Лигитимно, демократично, но ненаучно.

Латинское слово «артист» происходит от русского слова «творец». В этом смысле и употребляется слово «артист» в Европе. И «арт» употребляется не в смысле искусства, а в смысле творчества. А искусство как таковое в западно-европейском творчестве почти не употребляется. Оно там тоже есть, но совсем не в том смысле, который ему свойственен в русской речи. В русской речи искусство включает в себя творчество, а в западной традиции – наоборот: творчество включает в себя технику. Ведь «искусство» на греческом – это «техника».

И вот тут уже выплывает техническое творчество, а за ним маячит техническое искусство. Так принято говорить, потому что обычно никто не переводит иностранные слова на русский язык. В противном случае уже давно стало бы ясно, что техническое искусство – это искусственное искусство, т.е. искусство как таковое или настоящее искусство, а техническое творчество – это искусственное творчество, т.е. это творчество искусника. И искусницы.

Чтобы более выпукло представить себе, что такое искусство, необходимо противопоставить ему его собственную противоположность. Ведь на контрастном фоне видно лучше всего.

Противоположность искусства – естество. Естество не рукотворно. Оно само себя творит. А искусство творит творец. И его творчество – это часть искусства. Творец – это мать искусства, поскольку «творец» – это «мать». А торговец – отец. Искусство же – их детище. Здесь в чистом виде представлена лингвистическая диалектика. Не отвлечённые: «тезис-антитезис-синтез», а общие «отец + мать = сын» или «отец + мать = дочь», и частная: «творчество + торговля = искусство».

Искусство – это занятие искусников. Искусник – это и творец, и торговец в одном лице. Фаберже был искусным и творцом, и торговцем. А вот Баженов был ни кудышним торговцем, хотя и своеобразным творцом.

Искусство как научный термин отсутствует в западно-европейской науке. Вместо него употребляется понятие творчества. Но творчество как таковое – это только половина искусства. Торговля – это тоже искусство, хотя и не творчество. Обычно художники уверяют всех, что они творят не ради денег, не на продажу. Но на самом деле это чистой воды враньё, если не самообман, цель которого – набить себе цену. Ведь художественные творения, как правило, несъедобны, а кроме художественного творчества художники обычно ничего иного делать не умеют. Но едят и пьют, и даже одеваются. Причём некоторые – совсем неплохо. И вовсе не на пожертвования на культуру. И не в конуре живут, и не на ишаке ездят.

1.5.​ Художество

В западно-европейских языках, а также и в западно-европейской науке, нет понятия «художник». Там есть понятие «творец». Но художник – не только творец. Художник – это и творец, и торговец. Взять того же Зураба Церетели. Но не всякий творец и торговец — художник. С другой стороны, художник тоже искусник, но его искусство – особое. Оно так и называется: художественное искусство. Правда, у него есть и другое название: изящное искусство. И нам придётся разобраться с этим искусством.

Изящное искусство – от изыска. А изыск – от иска. От иска – и искусство. Значит, изящное искусство – это всего на всего искусственное искусство. Иными словами, изящное искусство – это настоящее искусство. А художественное оно, очевидно, потому, что это искусство художника. Следовательно, чтобы узнать, что такое художественное искусство, надо узнать, кто такой художник. Для этого достаточно узнать, какое основное занятие художника запечатлелось в его названии.

На самом деле художников ведь много. Это и живописцы, и ваятели, и певцы, и танцоры, и лицедеи, и музыканты, и поэты, и писатели. Почему они все – художники?

Ответ мы находим в образе жизни художников. В Западной Европе эта жизнь называется богемной, т.е. цыганской, по-французски. С одной стороны, это убогая жизнь, а с другой — это жизнь кочевая. Художник не сидит на месте потому, что он – животное, которое не может не наполнять свой живот время от времени пищей, а его творения в пищу не идут в силу своего изящного художественного вкуса. И чтобы не умереть с голоду, художник вынужден не только творить, но и торговать, т.е. отторгать от своего сердца свои шедевры. При этом, конечно же, обменивая их на кусок хлеба и бутылку вина. А поскольку в его изящном искусстве насущной необходимости нет (им не насытишься), то ему ещё надо найти своего покупателя. А чтобы найти, надо не искать, как обычно думают, а ходить. Вот художники и ходят, и бродят, и передвигаются, и гастролируют, и кочуют, как цыгане. И своё название художники получили от хождения. Хожденцы они, художники, а не гонцы, как цыгане. Но как цыгане, художники – народ неустроенный и непросвещенный. В силу этого художественное искусство, несмотря на изящество, представляет собой искусство недоразвитое. Или, скажем так вежливо, молодое и юное. А ещё лучше – незрелое. И когда архитектор изо всех сил пыжится быть художником в архитектуре, он создаёт художественную, т.е. пошлую, архитектуру. Одним иностранным словом, бутафорию.

У художника не только деятельность художественная, но и совесть. Действует художник по своей художественной совести. А она настолько отличается от религиозной совести, что пока церковь была в силе, она отлучала художников от себя. Сегодня художников никто ни от чего не отлучает, однако они всё ближе подбираются не к истине, а к кормушке.

1.6. Творчество

Сегодня всякое творчество происходит интуитивно, подсознательно, а ещё точнее – неосознанно. Все творцы без исключения сегодня не знают, как они творят, поэтому все они думают, что творчество вообще непознаваемо. Но с точки зрения познания творчество – не тайна. Творчество – это на самом деле вторчество, поэтому творцы творят так, как их учили, в своём творчестве они вторят своим предшественникам, учителям и товарищам по цеху. Ярче всего это проявляется внутри стиля, который потому и существует, что все ему вторят, все ему подражают, как умеют. Но повторяются не только приметы стилей, т.е. чисто внешние, поверхностные приметы, и не только внутренние составляющие творений. Так или иначе искусство вторит естеству. Таким образом, исходным для искусства является естество, и познание искусства надо начинать с естества. То есть с себя.

Для тех, кто полагает, что творчество – это создание нового, уникального, индивидуального, небывалого, заметим, что, во-первых, они низводят творчество лишь до новаторства, вырождающегося в индивидуализацию, а во вторых, создание небывалого вообще невозможно, потому что новое – это просто хорошо забытое старое.

1.7. Совесть

Традиционно, т.е. обычно совесть понимают как чувство нравственной ответственности. На самом же деле совесть – не чувство, а ощущение. Чувство – от чу, т.е. от звука, а ощущение – от иска. Кто ищет, тот ощущает. Это — во-первых. Во вторых, совесть – от вести, как и ответственность. А в третьих, нравственность – почти то же самое, что и вкусовщина. Нравственность – от нравов, а вкусовщина – от вкусов. Понятно, что религиозные нравы – это совсем не нравы художественные. То же самое относится и ко вкусам. Но и нравы, и вкусы – это сведения. А сведения – это те же вести, от которых – совесть. И поскольку религиозные сведения – это религиозные сведения, а художественные – это художественные, то и совесть бывает как религиозная, так и художественная. Более того, совесть бывает и философская, и научная. Но всё это – не разные стороны одной и той же совести, а одна и та же совесть на разных уровнях своего развития. Одна и та же, т.е. человеческая совесть.

Совесть – от вести, а весть – от света. От света – и вид, а от вида – веды. Обычно думают, что веды – это знания. Однако знания – от звания, а звание – от зова. От зова – зор, а от зора – зрение. И в том числе – созревание. Видим мы то, что освещено, а зрим то, для чего созрели. Очевидно, что освещение может быть различное, но всегда поверхностное, однобокое, ущербное. Поэтому всегда поверхностное, однобокое, ущербное и видение. В то же время зрение – оно всестороннее, хотя и постепенное. Постепенное и познание.

Совесть – это противоположность сознания. В то время, как совесть – от вестей, сознание – от знаний. Совесть – это то, что на западе именуется информацией. Как видим, информация содержит лишь сведения. Знаний как таковых в информации нет. Нет знаний и в совести. Но поскольку совесть – это вторая половина сознания, то у неё – те же последние ступени, что и у сознания. Самая первая ступень совести – это религия. Вторая – художество, третья – философия, четвёртая – наука. Научная совесть, т.е. научная информация самая совершенная. И с этим не станут спорить даже художники. Но это ещё не всё о совести.

Совесть другим словом – это ведение. Ведение и есть то самое ощущение нравственной ответственности за бесцельно прожитые годы. Ведает тот, кто видит. Кстати, и ведёт тот, кто видит, даже если и не знает, куда ведёт. Например, поводырь. Или тот же вождь. С одной стороны, мы видим благодаря свету. Но, с другой, мы видим то, на что обращаем своё внимание. Иначе говоря, мы видим всегда то, что ищем. В силу этого поиск и сведения всегда вместе. Всегда вместе также искусство и ведение. И так тесно, что эта близость даже отразилась в названии сведений об искусстве: искусствоведение. Что же касается знаний, то у них – свое сочетание, с естеством – в естествознании.

И последнее о совести.

Совесть – это то, что ошибочно именуется сознанием. И на украинском «совесть» — это «сознание». А сознание – это то, что ошибочно именуется подсознанием. Подсознание и есть настоящее сознание. Обычным людям оно недоступно.

1.8. Культура

Говорят, «культура» – от «культа». И это так, если не учитывать, что «культ» – от «т».

«Т» – это «тея», т.е. дело. «Т» с уменьшительным суффиксом «-к» — это «тык», т.е. маленькое такое, но дело. Только это – по-русски. А на латыни «тык» – это «акт». То есть «тык» наоборот. И не удивительно, что «акт» – это тоже «дело». В свою очередь «культ» – это тот же «акт», только с проникнувшим в него звуком «л». Эту проныру мы видим также в слове «солнце», которое у украинцев звучит как «сонце». Значит, «культ» – это просто «дело» на латинском. Причём этот латинский «культ» произошёл от русской «затеи». То есть у латинского «культа» – русский «задел». Мягко говоря, это противоречит привычному пониманию истории, но и это ещё не всё.

Говорят, «-ура» — от египетского «Ра», т.е. Солнца. Но это слишком. Зачем римлянам египетское Солнце? Да и какие затеи могут быть с Солнцем? Только поклонение. Но разве это культура?

На самом деле «культура» — это «культ» и «терра», т.е. земля. И культура – это земледелие. Из чего это следует? Из русского языка. Ведь из него произошёл не только латинский «культ», но и вся латинская «культура». Латинская «культура» — это русский «труд». «Т-», как уже было сказано, это «дело», а «Руда» — это Земля, поскольку она родит. Таким образом, «труд» – это «земледелие». А «культура» – это «труд». И попробуйте доказать, что это – не так.

Возможны возражения, что культура – это не только труд. Труд – это материальная культура, а искусство – это культура духовная. Но с этим нельзя соглашаться, потому что цель этих возражений – не познание истины, а выпячивание «культуры». Истинная культура материальна в силу того, что Тэрра – это Матерь. В свою очередь искусство – это вообще не культура, это вообще не труд, вообще не земледелие. Искусство – это творчество и торговля. Оно воплощается в труде, но трудом не становится.

1.9.​  Эстетика

В словаре греческое «aistesis» переводится как ощущение, чувство. Естественно, именно так и понимается эстетическое. То есть или как ощущаемое, или как чувствуемое, или как то и другое. Не будем вникать в то, что подразумевали под своим «aistesis» греки. Разберёмся со своими чувствами и ощущениями.

Можно подумать, что этот вопрос уже давно решён в эстетике. Ведь это главный вопрос этой науки. На самом же деле этот вопрос в ней даже не поднимался, поскольку ни один эстет и ни один теоретик не ощущает разницу между чувством и ощущением. Между тем она есть. Причём существенная. И это выражается существительными разного происхождения.

«Ощущение» — от «иска». Что ищешь, то и ощущаешь. И ощущаешь даже тогда, когда ощущать нечего. Например, нечто воображаемое. Или внушённое. Ещё навязанное, а также привычное. Верное, любимое, мудрое, ожидаемое – это всё искомое, а потому ощущаемое. Но ощущаемое чем?

«Поиск» – это то же самое, что и английское «сканирование». И производится поиск сначала умом. Он сканирует мозг и отыскивает в нём то, что там имеется на искомую тему. Если ничего нет, то мы ничего иного не ощущаем, кроме недоумения. А если есть, то мы испытываем удовлетворение. И даже гордость. Но главное наше испытание – это воспоминания, связанные с этим ощущением. Они ведь не всегда приятны. И не у всех одинаковые, потому что напрямую зависят от воспитания. Или от обучения. То есть от внушения. И программирования. Очень много имён у загрузки нашей памяти всевозможными сведениями, полученными в ходе наших личных и чужих поисков ощущений. И сложившихся к настоящему времени ощущений тоже множество. Это и любовь со злобой, и вера с ревность, и мудрость с глупостью, и надежда с отчаянием, и радость с горем, и веселье с тоской, и покой с гневом, и страх с ужасом. Но орган, которым воспринимаются все эти ощущения, один и тот же. Это наш ум.

Иное дело – чувства. «Чувство» — от «чу», т.е. от звука. Звуки и голоса, как известно, чувствуются ушами, запах и вонь – носом, свет и тьма – глазами, тепло и холод – кожей, голод и сытость – желудком, тяжесть и лёгкость – мышцами, твёрдость и мягкость — подкожным жиром. Как видим, и чувств намного больше шести, и ощущений столько же. Но в отличие от ощущений, которые все – в уме, у каждой пары чувств – свой орган, который вне оного.

Но о чём из всего перечисленного эстетика? Определённо — ни о чём. И прежде всего не о чувствах. Так что переводить греческое слово «aistesis» иначе как «ощущение» не следует. Но и из ощущений эстетика увлекается совсем не тем, что перечислено выше. Из всех существующих чувств и ощущений эстеты выбрали то, которого на самом деле нет. Это чувство красоты. Или ощущение прекрасного. Как видим, терминология здесь не устоялась до сих пор, хотя с XVIII века, когда немец Баумгартен заложил начала этой как бы науки, прошло уже более двухсот лет.

1.10. Красота

Красота, по мнению эстетов, это не чувство и не ощущение. Это некоторая объективная реальность, свойственная произведениям искусства и воспринимаемая нашими чувствами. Или ощущениями. Или не воспринимаемая ими, если они не подготовлены к этому соответствующим воспитанием. И вот это дополнение и раскрывает нам суть восприятия красоты. Она воспринимается умом. Следовательно, красоту мы ощущаем. И, конечно же, ищем. Чего греха таить? Но некоторые осмеливаются её творить. И эти некоторые – художники. Но знают ли они, что такое красота?

Конечно же, нет. Художники – не знатоки. Им знать не дано и не положено. Вот они и творят, как могут. Особенно сегодня, когда их не только не одёргивают, но и поощряют. Мягко говоря, красоты в современном творчестве художников нет, хотя они на каждом углу при каждом удобном случае уверяют всех, что красота спасёт мир. Может, и спасёт. Но не художественная красота. Их красота даже их не спасает.

Но что же такое истинная красота?

«Красота» – это «краснота». Это очевидно в слове «прекрасный». Но что такое краснота?

Краснота – это цвет. Но цвет чего? Как ни странно, но краснота – это цвет костра. Древнее звучание «костра» — «крест», а ещё боле древнее – «Христос». Со временем звук «т» в слове «крест» был утерян, и сегодня древнерусское слово «крес» лингвисты переводят как «огонь», а русские слова «крест» и «Христос» считают греческими.

Костёр – это и свет, и тепло, и защита от хищников. И всё это – прекрасно. Но не эту красоту имеют в виду художники вообще, и их идеологи эстеты – в частности. Они имеют в виду ту красоту, которая у древних русских называлась лепотой. Но что такое лепота?

Лепота, как ни странно, от пыли. Если пыль намочить, она начинает липнуть. Это и есть начало лепоты. Из слипающейся пыли и лепили лепоту. Иначе говоря, лепнину. Но если кто-то думает, что лепнина – это тяги и карнизы, узоры и розетки, рельефы и барельефы, то он ошибается. Сначала из пыли лепили палаты. Вот что такое лепта на самом деле. Лепта – это плата. И палата. И лепота – это тоже палата. Особенно в дождь и слякоть. Да и в холод. Но и плоть – это лепота. И ещё неизвестно, какая лепота великолепней. Впрочем, знатоки утверждают, что нет ничего великолепней женской плоти. Эту красоту имел в виду Достоевский? Эту красоту имеют в виду художники, повторяя слова Достоевского?

Конечно, не эту. Они имели и имеют в виду красоту искусственную, творимую художниками. Что это за красота, они и сами не знают, потому что они не знают, как творят. Творчество для них – это тайна за семью печатями. Поэтому художественная красота – это то, что вытворяют и навязывают другим художники. Это одно из самых незрелых и в силу этого самых несовершенных и неполных понятий красоты. Чтобы можно было представить себе, насколько несовершенно и ущербно художественное понятие красоты, напомним, что красота – это христианство. Оно и спасёт мир.

1.10.​ Пространство

Говорят, пространство – это предмет архитектуры, потому что архитектура – это искусство организации пространства. Если это так на самом деле, то архитекторы – это самые главные знатоки пространства. Однако на самом деле это совсем не так.

Архитекторы даже не подозревают, что так называемое ими пространство – это на самом деле место. И как раз от места – проектируемые архитекторами помещения. Не пространства, а именно помещения. Звучит, конечно, не пафосно и даже малоэстетично, но научно точно. Площадь – это место проведения народных гуляний, торговли и демонстраций. И это – не пространство площади. Это места на ней. А пространство площади – это сама площадь. Не поверхность, мостовая или асфальт, и не воздушное пространство над ней. Собственно площадь. Но сначала – о собственно пространстве.

«Пространство» – не от «страны», как может показаться, а от «роста». Впрочем, «страна» тоже от «роста». И «стан». И даже «ствол». И ствол, и стан, и страна растут. Иначе говоря, распространяются. И тем самым образуют пространства. Ствол образует вытянутое в одном направлении пространство, стан может иметь ответвления и быть многомерным, а страна обычно двухмерная. То есть пространство – это не пустое место той или иной формы, как обычно понимается пространство самыми крупными специалистами в этой области. Пространство – это, наоборот, заполненное ростом место. Точнее даже, образованное в ходе роста. Дерево, когда растёт, само собой создаёт себе пространство, которое оно само собой и заполняет. И поэтому дерево не занимает часть пространства, а само представляет собой пространство. Причём пространство многомерное, поскольку каждая ветвь дерева – это особое пространство со своими измерениями.

Конечно, ничего подобного о пространстве нет в традиционных понятиях о пространстве ни у физиков, ни у математиков, ни у философов, ни у архитекторов. Связано это с тем, что все эти специалисты, говоря о пространстве, имеют в виду место. Причём не любое, не произвольное, а вполне определённое. Это место вполне заслуживает названия древнего. Каменным его тоже можно называть, но само себя оно называет мостом. Иначе говоря, мощением. От моста – мастер. Он и мастерит мосты. И мостит места. Те же помещения. Из чего? Во-первых, из дерева. Это – древние, т.е. деревянные места или помещения. Во вторых, каменные или кирпичные. Особенность всех этих помещений состоит в том, что они смастерённые, смощенные, смонтированные, сборные, а не слепленные, слитые, сплочённые, монолитные. Внешне эта особенность выражается в том, что сборные помещения, причём неважно, ручной сборки или механической, за редким исключением трёхмерные и прямоугольные. Древние мастера мостили свои мастерские из дерева. Но совмещению поддаются только прямые стволы дерева. А из прямых деревьев можно намостить только плоский помост. Ту же стену. А плоские стены лучше всего совмещаются под прямым углом. Вот отсюда, из деревянного помещения, и пошла прямоугольная система координат Рене Декарта. От неё же пошли и прямоугольные каменные помещения. Ни в коем случае не палаты! «Каменные палаты» — то же самое, что «жареный лёд». На словах возможно, а на деле…

Кстати, градостроительство – это безусловно архитектура, но «город» на всех славянских наречиях, кроме русского, — это «место». Какое, мы узнаем ниже. Здесь же мы узнаём, что архитектура – это не пространственное искусство, а искусство размещения. Но пока размещение это неосознанное, а потому далёкое от совершенства.

1.12. Конструкция

С латинского «constructio» — «построение». И рассуждать здесь больше не о чем, поскольку эти существительные – однокоренные. Нужно лишь учитывать, что построение – это всё, что строится. И сооружения, и их части. Например, помещения. Или стены. Также перекрытия. Колонны и балки, наконец. Но, с другой стороны, построение – это также и состав того, что строится.

1.13.​  Политика

Политика переводится с греческого как искусство управления государством. Однако в слове «политика» нет ни «искусства», ни «управления», ни «государства». То есть это не перевод греческого слова на русский, а чьё-то понимание политики, чьё-то мнение. Но здесь рассматривается политика с точки зрения объективной науки, поэтому субъективные мнения здесь не рассматриваются.

Греческая «politike» — от греческого «polis», т.е. город. Отсюда «полицейский» по-русски — «городовой». И политика – это тоже что-то городское. Причём самое существенное. Вот что самое существенное в городе? То, что лежит в основе города и поэтому представляет собой корень существительного «город». Но «город» — это уже корень. Однако что он означает?

Обычно принято видеть в городе крепость. И немецкий «burg» — это русский «оберег». Видимо, из-за этого «город» производят от «ограды». Но от «ограды» в русском «огород», а не «город». Значит, город – это что-то иное. Что же?

Прежде всего это – место. Именно так и называется город во всех славянских наречиях, кроме русского. Но не место проживания или селения, как можно подумать. Город на венгерском звучит как «варош». И даже венгры не знают, почему он так звучит. Но в Венгрии есть город, название которого звучит как «Вашархей», что в переводе на русский значит «Место торговли». «Хей» — это место, а «вашар» — это, с одной стороны, венгерский «варош», т.е. город, а с другой — русский «базар».

Почему русский? Потому что русское существительное «базар» происходит от русского существительного «позор», т.е. осмотр. Народ ходит на базар позырить на товар. От этого «позора» – и «базар».

И тем не менее, русский «город» — не от «базара». Русский город – от торга. Собственно говоря, «торг» и есть «город» наоборот. А кроме того на Руси есть город Торжок, т.е. маленький торг. Он же — Городок.

Таким образом, «город» — это «торг». Или место торговли. А «политика» — это буквально «торговля». И тому есть ещё одно неопровержимое доказательство уже в самой политике как деятельности дипломатов. Какая основная деятельность у политиков вообще, и у дипломатов – в особенности? Ведение переговоров и заключение договоров. Отсюда политика – это искусство договариваться. А торговаться – это тоже договариваться. То есть торговля – это политика. А политика – это торговля. В свете этого жилищная политика государства, раздающего квартиры бесплатно, выглядит несколько странно. Но если бесплатные квартиры – это квартиры для бедных за счёт богатых, тогда понятно. Хотя и здесь понятно далеко не всё.

1.14.​ Композиция

От латинского compositio, т.е. составление.

1.15.​ Проект

Буквально с латинского «projectus» переводится как «брошенный вперёд». В виду, скорей всего, имеется взгляд мыслителя, который тот бросает вперёд, в будущее. По-русски это замысел. Или даже мечта. Взгляд мыслителя при этом мечтательный. Или даже метательный. То есть вовсе не брошенный. Скорей намеченный. Или задуманный. А то и нацеленный. То есть проект – это и задумка, и замысел, и мечта, и заметка, и цель. На что всё это похоже? На эскиз. На французском «esquisse» тоже означает набросок, поскольку логика у итальянцев и французов – родственная, романская. Но, как мы видим, довольно условная и примитивная.

В отличие от итальянцев и французов, русские выражаются определённей и точнее.

Если, конечно, выражаются по-русски. Поэтому в русском языке есть и набросок, и задумка, и замысел, и мечта, и заметка, и цель. Но всё это даже вместе взятое – не проект. Ещё не проект. Чтобы замысел стал проектом, ему надо придать определённый и обусловленный вид. Его нужно представить (не бросить, а представить) заказчику. То есть покупателю. И представить как товар, т.е. лицом. «Лицо» и есть «цель» наоборот. Но если кто-то думает, что цель проектировщика – проект, а тем более, архитектура, то это очень прискорбно. Конечная цель исполнителя замысла – достойная цена. За что? За мечту?

Отнюдь. Творец и есть то лицо, которое имеет свою цену. Если, конечно, ему её дают. А ему её дают лишь тогда, когда он просит. И просит не у кого попало, а у того, кто может дать. А кто может дать по лицу здоровому, взрослому и сильному мечтателю? Тот, у кого есть что дать, и кому нужно то, за что напрашивается на взятку мечтатель. То есть творец и торговец в одном лице предлагает своё предложение заказчику или покупателю. Но теперь уже былой замысел, набросок, эскиз превращается в предложение. А предложение – это уже не бросание вперёд, к ногам повелителя, императора, а выкладывание перед заказчиком. Какого предложения? О том, как обустроить Россию, например. Или туалетную комнату. Откуда берутся темы предложений? От заказчиков. Кто платит, тот и заказывает и музыку, и архитектуру, и литературу. А исполнитель их только предлагает. Причём предлагает по возможности только то, за что ему могут заплатить. То есть свобода творчества мечтателя ограничена не только его профессионализмом и талантом, не только возможностями существующей базы и воздействиями окружающей среды, но и платежеспособностью заказчика, и его потребностями.

Таким образом, проект по-русски – это замысел, если для себя, и предложение – если для других. И здесь важно то, что проект – это продукт духовной деятельности в отличие от строительства, которое представляет собой деятельность материальную.

Вывода по главе 2.

1. Искусство есть поиск человеком самого себя. Но поиск этот неосознанный, поэтому искусники и искусницы всегда ищут не то, всегда что-то. Священники ищут святость, художники – красоту, философы – мудрость, учёные – достоверность. Их взгляды направлены вовне, а не внутрь себя. И в итоге никто из них не ищет знаний. Все ограничиваются сведениями, т.е. взглядами, мнениями и предположениями, которые чаще всего берутся у других: во время учёбы, воспитания, работы, общения.

2. Художество – это вторая ступень в развитии искусства из четырёх. Она соответствует развитию искусства эпохи Просвещения. Этим объясняется отчуждённость художников к технике и предпочтение, отдаваемое ими ручной работе, теплу человеческих рук, детской непосредственности и прочему восторженному сюсюканью, свойственному подростковому возрасту.

3. Высшей ступенью развития искусства является искусство как таковое. Или собственно искусство. На греческом это техника. Так что не случайно современный архитектурный стиль – хайтек, т.е. высокая техника. Или высокое искусство. Это, безусловно, не художества XVII-XVIII веков. Но ещё и не высокое искусство, поскольку художники, несмотря на изящную беспомощность своего увлечения, идеологически заразили им многих. И не только архитекторов.

4. Основа искусства – совесть. Иначе говоря, словесность. Слова – это и сведения, вести, и мысли. И они всегда чьи-то, потому что слово – от слога, а слог – тот же голос. От слога – и слово, и предложение, и ложь. И ложь – это основа искусства. Ложь требует вымысла, изобретательности, изворотливости, находчивости, мук творчества, но не даёт никаких гарантий успеха.

5. Основа естества – знания. Естество – та же истина. Отсюда естествознание – это знание истины. А знание истины – это исключение лжи и гарантия успеха.