Познание Истины — это сразу две проблемы в двух словах.
Познание — это основной предмет гносеологии, т.е. теории познания, и поскольку эта теорию существует, значит, и познание — это нерешённая проблема этой теории.
По В.Далю, «все что есть, то истина, не одно ль и то же есть и естина, истина?» Но что есть? Вот в чём вопрос.

Познание

Сегодня познание определяется как совокупность процессов, процедур и методов приобретения знаний о явлениях и закономерностях объективного мира. Но это определение порождает новый вопрос: что есть знания?
По Ожегову, знания — это научные сведения. Там же сведения — это знания. А тогда возникает новый вопрос: зачем нужны два разных названия для одного и того же? Логичный ответ — это синонимы. Но ещё более логично возражение.
Синонимы — это два разных имени одного и того же. Но два разных имени одного и того же человека почему-то называются не синонимами, а псевдонимами. И здесь объяснение такое. Одно имя у человека настоящее, а второе — ложное. Отсюда и псевдоним, т.е. ложное имя. А у предметов разве не может быть то же самое?
Ещё как может! Ведь синонимы — это разные слова с похожим значением. С похожим, но не с тождественным. Это означает, что знания и сведения не тождественны друг другу, хотя и похожи. А вот в чём их различие, это вопрос, который наука решает по-научному. Мол, научные сведения — это знания, а остальные сведения — это сведения. Логические словари смотрят на знания шире и определяют их как упорядоченные и систематизированные сведения, тем самым включая в них и философию, и теософию, хотя вся литература, включая художественную и юмористическую, представляет собой упорядоченные и систематизированные сведения. Но знания ли это?
Согласно логическому определению знаний, анекдоты, шутки, прибаутки — это тоже знания. Но поскольку наука определяется как область человеческой деятельности, нацеленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности, то все знания, т.е. сведения, делятся на объективные и субъективные. И было бы вполне справедливо считать знаниями только объективные знания, а сведениями — только субъективные сведения. Но здесь сложность в том, что и научные сведения субъективны. Их ведь вырабатывают, проверяют и утверждают учёные субъекты. Ну, и как же они могут быть объективными?
Однако есть и другая, более существенная и при этом менее очевидная причина того, что знания отождествляются со сведениями. Современная наука родом с Западной Европы, а у западноевропейских народов нет слова, которым обозначается знание. Это означает, что у них нет знаний. Но сведения есть. И они со своими сведениями пришли в Россию. А тут кроме сведений оказались ещё и знания. Но поскольку они похожи на сведения, то их и причислили к сведениям. Причём так произошло не только со знаниями. Сказки тоже причислили к басням, рассказы — к повестям, а сознание — к совести. В итоге и на Руси не стало ни знаний, ни сказок, ни рассказов, ни сознания. Нет их и сегодня, хотя названия остались. Сегодня знаниями именуют сведения, сказками — басни, рассказами — повести, а сознанием — совесть. В итоге никто ничего не знает, никто ничего не может ни сказать, ни рассказать, ни осознать. Так облагодетельствовала западная культура и Россию, и всё человечество. Но не только так.
Сегодня западноевропейские страны считаются самыми развитыми и самыми богатыми странами Мира. Но им это удалось во многом и за чёт России, и за счёт заморских колоний.
Как известно из западноевропейской истории, западноевропейские государства возникли на развалинах Римской Империи. И здесь стоит добавить: и за счёт Римской Империи. В первую очередь это касается так называемых романских государств, которые входили в Римскую Империю и которые говорят на романских, т.е. римских наречиях. Германские государства и страны говорят на германских наречиях, но и они не остались без влияния Рима, поскольку после его падения они создали свою Священную Римскую империю германской нации. Кроме того, и романские, и германские государства исповедовали римское католичество, т.е. подчинялись Папе Римскому. А это значит, что своей культуры у западноевропейских народов нет. Подтверждением этого является то, что долгое время научным и религиозным языком у них была латынь.
И тогда встаёт вопрос: а откуда взялись эти римляне? На самом деле этот вопрос возник давно, но решения он не имеет до сих пор, хотя оно и на поверхности. Из того, что в Древнем Риме говорили и писали на латыни, следует, что населением его были латины. И археологи с историками ищут следы племени латинов по всему Апеннинскому полуострову, хотя известно, что Рим основали этруски. Более того, этруски оказали большое влияние на римскую культуру.
Но, говорят западные лингвисты, этрусское не читается. Но если обратиться к латыни, а она не могла не подвергнуться влиянию этрусской речи, то окажется, что её грамматика не просто похожа, а тождественна русской грамматике. Те же шесть падежей, те же три времени глагола, те же три рода существительных, и даже слово «есть» звучит как «ест», но значит то же самое, т.е. и быть, и кушать. Да и Луна, море, соль, око, ухо и многие другие основные существительные одинаковые с русскими. Но главное — грамматика, которая в отличии от слов не заимствуется.
В романских речах много так называемых латинизмов. Имеются они и в германских наречиях. В том же английском словаре их около трети. И понятно, почему. Эти народы некоторое время входили в состав Древнего Рима. А с кем поведёшься, от того и наберёшься чужих слов. Но не грамматики.
Согласно официальной истории, Россия и её народ не имели никакого отношения к Древнему Риму. Но тогда почему у них одна и та же грамматика? Ответ, как ни странно, в слове «латины». Его корень — «лат». Этот же корень мы видим у литовцев и латышей. Но более звонкое звучание этого корня — «лад», а также «люд», показывает, кто такие латины. Просто латины — это простолюдины, а латынь была речью простолюдинов. Кто-то из историков или лингвистов слышал звон, но не знал где он, поэтому «речь простолюдинов» сокращённую до «людей», обозвал вульгарной латынью. И здесь вот что любопытно.
Вульгарность происходит от болгар. В свою очередь, болгары происходят от блага. Наконец, благо — это та же влага, только вместо звука Б в нём — равнозначный ему звук В. И влага — это действительно влага. Особенно в засуху или в жажду. Но влага влаге — рознь. Есть влага под названием вода, а есть влага под названием молоко. Из этой разницы следует, что болгары — это не только волгари, т.е. люди, живущие на берегах рек, например, того же Дуная или той же Волги, а там и там действительно живут болгары или булгары, что одно и то же, но это ещё и люди, живущие на кисельных берегах молочных рек.
Обычно и молочных реках и кисельных берегах говорят в случае изобилия чего-то. Правда, в этом высказывании непонятными являются кисельные берега. Понятно, что молока так много, что оно течёт рекой. А кисельные берега — это, скорее всего, для красного словца. На самом же деле молока так много, что оно не просто течёт рекой. Оно так течёт уже давно. На это и указывают берега из прокисшего молока.
Но откуда это изобилие? Изобилие — это, чуть иначе, изливание. Да и обливание тоже. А изливание блага происходит из груди матери. И это всё благо — для её болгар, т.е. для народа, которого она народила. Таким образом, первоначально болгарами назывались дети, они же — люди. Их же называли и волгарями. Причём что любопытно! Историки и археологи установили, что древние славяне обычно селились по берегам озёр и рек. Ну, и чем же они не волгари? А их речь, естественно, вульгарная. Да они и сами вульгарные латины, т.е. болгарские люди. Или даже благостные. Ну, а что скрывать? Тем более, что и лингвисты пишут, что первоначально слово «вульгарный» не имело отрицательного смысла. Уточним: первоначально «вульгарные латины» означало «благостные люди».
Лингвисты могут возразить. Мол, латинское Vulgarite происходит от Vulgus, т.е. толпа. И тогда придётся им показать, что ТоЛПа — это ТеЛо Па, а Па, точнее, По — это река в Тоскане, на севере Италии. То есть толпа — это телесная вода. И толпа действительно ведёт себя как вода, хотя и состоит из человеческих тел. Так что Vulgus — та же Волга, которая Благость, т.е. Суть Благо.
Таким образом, несмотря на мнимые возражения лингвистов, мы узнали, что латынь — это речь древних славян, населявших Древний Рим. А это значит, что этруски были не только их предшественниками, но и предками. Отсюда же следует, что не западноевропейские народы подарили культуру славянам, а славяне заложили основы западноевропейской культуры. Всё это мы смогли узнать лишь благодаря знанию русского языка. А это значит, что Познание — это, на самом деле, языкознание. С этим выводом не согласятся те, кто никак не связаны с языкознанием. Это, прежде всего, математики и физики. Зачем им какое-то языкознание? У них — точные науки. А какая точность в языке, где у каждого слова по несколько смыслов?
В этом математически и физически точном вопросе сразу две ошибки. Во-первых, в языке нет слов, которые всегда условны. В языке — звуки и знаки, у каждого из которых строго по два значения, которые безусловны и объективны. Во-вторых, в языке нет смыслов, которые всегда субъективны. Благодаря этому язык точен, безусловен и объективен. А то, чем пользуются физики, математики и прочие учёные и не очень, на самом деле не язык, а речь, которая и содержит все недостатки, приписываемые языку. Очевидно, чтобы избавиться от них, надо просто перейти на язык. Только в этом случае научная деятельность станет и познавательной. Пока же она только научная, а потому односторонняя. Односторонность же, писал Ленин, это одеревенелость, окостенелость, субъективизм и субъективная слепота.
Итак, что у нас есть?

Истина

И познаете Истину, и Истина
сделает вас свободными.
Иисус из Назарета.

Что есть истина, спросил Понтий Пилат у Иисуса, но тот ему не ответил, потому что вопрос был риторическим. Мол, кто там знает, что есть истина. Но Иисус знал. Именно поэтому своим ученикам в Нагорной проповеди уже сказал: «Я есть путь и истина и жизнь». Тем не менее, и им Он не сказал, что есть истина.
Истина есть то, что есть. Так писал В.Даль в своём «Словаре». Но что есть, он не написал. А на самом деле того, что есть, двое. Во-первых, есть я для себя. Во-вторых, есть то, что я ем. И здесь любопытно то, что «Я ем» по-английски значит «Я есть». Конечно, это не случайно. То, что я ем, есть безусловно. А вот того, что я вижу, может и не быть. Оно ведь может и привидеться, и почудиться, и послышаться. И чтобы убедиться в том, что видимое есть, его надо попробовать на зуб. Очень древние люди именно так и поступали. И доказательство этому — в словах «я ем, значит, я есть».
Да, но в таком случае вопрос о том, что есть, каждый должен решать сам для себя. Ведь того, что есть для меня, может не быть для другого. Отсюда уточнение ответа Даля: истина есть то, что есть для меня. Это означает, что истина субъективна. Вместе с тем она и объективна, поскольку я представляю собой объект для самого себя и этот объект, несомненно, есть для меня. Этим я как объект отличаюсь от прочих объектов, которые я наблюдаю и исследую или о которых слышу и читаю. Этих объектов для меня нет. Я лишь думаю или полагаю, что они существуют. Точнее, так полагает мой ум на основании того, что видят мои глаза и слышат мои уши. А мои глаза видят лишь свет, и мои уши слышат лишь слухи. Ум же решает, от чего отразился свет, а также во что слагаются слухи. И иногда ум ошибается, а иногда умышленно опускает виденное глазами и слышанное ушами как неприятное или неважное. И в любом случае всё, что видит и слышит ум, есть лишь его положения, предложения и предположения, а одним коротким словом — ложь, которая нуждается в любви, вере, надежде и мудрости, т.е. в присвоении или усвоении, а также в повторении ради размножения и распространения.
Многие вдумчивые и прилежные мыслители, исходя из особенностей восприятия окружающей действительности умом, делают вывод, что эта действительность вообще непознаваема. Другие, ещё более вдумчивые и высокомерные мыслители полагают, что действительность, она же истина, познаваема, но дело это чрезвычайно сложное и хлопотное, а потому доступно лишь некоторым из них, да и то не до конца. Иными словами, познание истины бесконечно. Но это то же самое, что и невозможно. Однако ошибаются и первые мыслители, думающие, что истина непознаваема, и вторые, думающие, что она познаваема бесконечно. Человек хоть и самое сложное живое существо на Земле, тем не менее, он конечен. А это значит, что его познание конечно. Его нельзя познавать бесконечно. Более того, и человеческое познание конечно уже только потому, что человек сам конечен. Он тоже не может познавать бесконечно. Но Истина, тем не менее, познаваема. И ниже мы покажем, как. Но сначала разберёмся до конца с тем, что есть Истина.
Сегодня слово «истина» встречается редко. И ещё реже встречается прилагательное «истинное». И одна из двух причин этого — наличие равноценной замены. Сегодня вместо «истинного» употребляется «настоящее». И это вовсе не подмена понятий. И «истинное», и «настоящее» происходят от одного корня, который — «суть». Это значит, что Истина не только есть, но и стоит.
Настоящее — это то, что стоит. Иначе говоря, не выдуманное. Выдуманное не стоит. Оно витает в голове. А стоит то, что есть. Которого нет, то не стоит. Но хуже всего то, что его нельзя съесть. То, что есть, можно съесть, а то, чего нет, съесть невозможно. Можно проглотить, но не съесть. Те же мысли, например, глотают, не разжёвывая, и усваивают целиком. Еду тоже можно иногда глотать, не разжёвывая, но она усваивается после переваривания, и усваивается из неё только то, что настоящее. Остальное выводится из животика. Но не всякая еда стоит даже сегодня. А в древности, когда и появилось слово «есть», разве была еда, которая стояла?
Мы не случайно вспомнили о древности. Наши названия появились не сегодня, поэтому разбираться с ними надо там и тогда, где и когда они появились. А появились они у людей, и появились тогда, когда у людней были только люди. Причём что любопытно, люди — это только леди. Славяне их называли Ладами. Люди, Леди, Лады — это одно и то же название, только с разной огласовкой. И всё это — девы, иначе — матери. А мать может и стоять, и сидеть, и лежать. Но сейчас для нас главное то, что она стоит. А раз стоит, значит, есть. Но можно ли её есть? Безусловно! Она же — мама, а «ма» на санскрите — это «еда». И мама — это даже две еды для младенца. От этого она и дева. По-русски две еды или две ма — это сиси или тити, а «сися» и «титя» вместе — это «есть есть» или «суть суть».
И что нам это всё даёт? А то, что Истина не совсем то, что есть, как писал Владимир Даль в своём «Словаре». Он ведь не дописал до конца: то, что есть — это Мама. Именно поэтому «истина» — женского рода. Но Мама — это Суть, а Истина — это Сутина, т.е. Мамина. Что есть у Мамы кроме Сути? Правильно, Плоть. Мыслители разного уровня говорят, материя. А у этой материи есть свои названия. Таким образом, Истина — это не просто то, что есть, а название того, что есть. А поскольку название того, что есть, это знание о том, что есть, то Истина — это Знание. И наоборот, знание — это истина. Никакого иного знания нет. Есть только истинное знание.
Но Мама — это Первая Истина. А есть ведь и вторая. Я ведь тоже есть и ем, и я тоже плоть от плоти Мамы. Стало быть, я тоже истина. Точнее, настоящие названия моей плоти — это истинные знания.
Человек себя особо не видит и не слышит. Тем более, изнутри. Тем не менее, он знает, что у него есть не только руки и ноги, которые он как-то видит, но и спина, и уши, которые он видит только в отражении. Зато он их чувствует. Помимо этого человек ощущает своё сердце, которое стучит в серёдке его груди, от чего оно и сердце, т.е. серёдка. Ещё он чувствует, как у него по жилам течёт кровь, а по кишкам движется, перетекает и булькает пища. Он не сразу осознаёт, что там у него внутри, но вопрос Познания «что это?» задаёт. Правда, обычно этот вопрос сокращается, но полностью он звучит так: «Что есть это?» или «Что там есть?». То есть вопрос Познания — это вопрос об Истине, о том, что есть. Ответ на этот вопрос и есть Истина. Но не всякий ответ. Например, ответы, которые начинаеюся со слов «Я думаю» или «По-моему», а также «Я слышал», могут быть и ложными. Истинный ответ — это название того, что есть, а не его условные определение, описание, имя или кличка.
«Название» — от «Звания», а «Звание» — от «Зова». Малый зов — это зовик, иначе — звук. Отсюда зов — это уже два звука. Иначе — созвучие. Звание — это уже два зова или созвучия, а название — это уже два звания. Звуки, зовы, звания и названия образуют Язык. Но они же входят и в речь, и там у них — другие, условные названия. Так, звук — это голос, зов — это слог, звание — это слово, а название — это предложение. Всё это вместе, т.е. голоса, слоги, слова и предложения — это Речь, она же — Глаголица, т.е. Логика и Словесность.

Наука

А теперь посмотрим, на какие вопросы отвечает Наука, пользующаяся Речью. Это все вопросы, кроме вопроса о том, что есть. Таким образом, Наука Истиной не занимается. Но это не означает, что она занимается ерундой. Прежде всего, Наука отвечает на вопрос о том, что происходит, а также где и как. Именно поэтому она использует Речь, а не Язык. Речь — это Глаголица, которая и описывает действия, выражаемые глаголами. В свою очередь, Язык — это Сказка, указывающая на то, что есть, и Азбука, озвучивающая всё это.
А.С.Пушкин однажды написал: «Сказка — ложь, да в ней — намёк, добрым молодцам урок». Его ли эти слова, или народные, неважно. Важно то, что они ложные. Настоящая сказка — не ложь, не выдумка, не сочинение писателя или поэта. Настоящая сказка — это сказ или рассказ о том, что есть, т.е. об истине. А вот выдумка с намёками, нравоучениями и уроками — это басня. Или повесть. Ещё это может быть стих, ода, поэма, эссе, роман, сочинение, работа, труд, монография, книга, описание, легенда, миф, история, свидетельство, прочее. Настоящие сказки состоят из знаний истины, поэтому они и настоящие, и истинные. А басни, как бы их ни именовали, состоят из сведений и свидетельств, а также из слухов и сплетен, а одним словом, из лжи, изложенной словами, предложениями, положениями и предположениями, и потому они ложные, фальшивые, ненастоящие. Но это не значит, что в них нельзя верить или что им нельзя доверять. Наоборот, они предполагают веру в себя. Они и сочиняются так, чтобы в них верили, чтобы они были достоверными. А иначе зачем их сочинять?
Так называемые художественные произведения — это несомненное и бесспорное враньё, оно же — художественный вымысел или видение художника. Ну, художник так видит или так понимает. Не нравится, не смотрите; не любо, не слушайте. Со священниками сложнее, порой даже жестоко и беспощадно, хотя ложь — везде ложь. Если не согласен с ними, то ты — чужак, иной, враг, подлежащий исправлению и даже уничтожению. Конечно, так — в самой дикой, младенческой идеологии, в религии. Младенцы жестоки и беспощадны, потому что они ещё почти ничего не понимают. Но и в просвещённой, художественной, подростковой среде с тобою дружить не будут, если ты не будешь им подпевать или подтанцовывать. «Хто не скаче, той москаль!». А кто москаль, тот чужак, иной, враг. Ату его!
Мыслеведы — это уже юноши до гробовой доски. У них главное — надежда, которая одна на всех. И если у художников должно быть согласие, то у мыслеведов — единомыслие.
Обществоведы — это уже зрелые и умудрённые опытом учёные. Но насколько хорош этот опыт? Да и что такое опыт общества?
Прежде всего, о каком обществе толкуют обществоведы? О человеческом? Но это общество называется человечеством, а его опыт называется историей человечества. Если же брать общества вроде общества любителей собак или общества филателистов, то обществоведы и не занимаются этими обществами. То есть социология, которая пришла к нам с Запада и основателем которой считается Огюст Конт, современник социалистов Карла Маркса и Фридриха Энгельса, ещё не созрела как наука, хотя, казалось бы, куда дальше? А дальше, конечно же, в Познание Человека по-человечески, а не религиозно, художественно, мыслеведчески или обществоведчески. А о том, как это, мы рассказываем в статье «Антропный принцип в Науке и Познании».