Познание — это не то, что Вы думаете. Откуда мне это известно? Познанием я занимаюсь уже более трёх десятков лет. И за всё это время мне ни разу не встретилось истинное познание ни в письменном виде, ни в устном. И можно подумать, что если я не олух Царя Небесного, то мне просто не повезло. Но я постоянно сталкиваюсь с ложным познанием, которое одним своим существованием уже указывает на то, что истинного познания нет. Ведь если бы оно было на самом деле, то никто бы не стал называть Науку Познанием. А ведь Вы, читатель, думаете именно так. Да я и сам так думал. Однако Наука не есть Познание, как и помидор не есть огурец.
Наука — это навыки. Самый первый навык человека – это навык ходить на двух ногах. Второй – говорить. Нужны эти навыки человеку? Да просто необходимы! Как они у него появляются? Путём подражания, а точнее, повторения того, что человек видит и слышит. А повторение – это творчество, поскольку повторять значит вторить, иначе — творить. Настоящие Маугли, выросшие в стае волков, бегают на четвереньках и выют по ночам, а ходить на двух ногах и говорить не умеют. А в средние века квадратные уравнения могли решать только некоторые математики. Сегодня же их решают даже школьники. Это и есть Наука. Кто-то из математиков нашёл решение, а остальные научились у него. Отсюда следует, что решение – это не что-то новое и невиданное, а, наоборот, известное, но забытое, или известное в другой области, где оно лишь простой навык, который применён в новых условиях и, по сути, повторён, а не создан.
О математике в своё время Фридрих Энгельс писал, что все её абстракции, т.е. отвлечённые измышления, взяты не из голов математиков, а из действительной жизни. Иными словами, математика вторит жизни, подражает ей. А без математики, писал другой немецкий мыслитель Иммануил Кант, нет и не может быть никакой современной науки. Но современная Наука – это исследования Природы, её описание и измерение с целью повторения. Это означает, что учёные учатся у Природы, т.е. вторят ей. Именно поэтому занятие Наукой называется научно-техническим творчество.
Конечно, в своём творчестве человек не всегда повторяет всю Природу. Например, в качестве колеса он использовал не всё бревно, а лишь его кусок, хотя для перемещения каменных глыб брёвна использовались как катки целиком. Сегодня же колёса лишь своим качением вторят брёвнам. Да и само бревно человек не растил, как это делает Природа, а выбрал уже готовое и подходящее из имеющихся в Природе. Это означает, что творчество человека ограничено не только его возможностями, но и потребностями. Иными словами, творчество человека субъективно, личностно и поэтому искусственно. Правда, таково не всё творчество человека. Таково творчество товарищей мужчин, которые творят искусственные товары. Творцы женщины творят иначе, естественно, как Природа.
Природа вторит самой себе. Из года в год она повторяет саму себя. Учёные именуют естественное творчество Природы цикличностью, т.е. кольцеванием или круговоротом Природы. Отсюда — разные породы растений и животных. Не будь повторения, царица родила бы не Гвидона, и даже не мышонка или лягушку, а неведомую зверушку. Да и царицы не было бы без повторения. Женщины вторят сами себе и Природе, тем самым творя детей по своему образу и подобию как Господь Бог. А мужчины творят иначе. Они тоже вторят себе, друг другу и Природе, но не целиком, а лишь по подобию, по виду, формально, поверхностно. Как в случае с колесом. И поскольку сегодня мы имеем счастье жить в Царстве Отцов, то господствующим творчеством является поверхностное творчество, т.е. творчество по подобию, а господствующей логикой, т.е. образом мышления является формальная логика или поверхностное мышление. И в этом – беда Царства Отцов.
По замыслу Аристотеля, творца формальной логики, она должна исключать противоречия из мышления. Но что такое противоречие, Аристотель не указал. Между тем противоречие – это другое имя отрицания, а отрицание формальная логика не исключает. Наоборот, она и создана была для отрицания софистики, т.е. мудрствования. Кроме того, противоречие – это также и противопоставление. Оно тоже не исключается формальной логикой. Формально нельзя об одном и том же утверждать противоположные вещи, но они утверждаются, хотя и в скрытом, неопределённом виде. А есть А или не-А, третьего не дано. Это так называемый «закон исключённого третьего». Но не-А противоречит А, это и есть его противоположность, которая не кажется таковой лишь потому, что она абстрактная, т.е. неопределенная, а неопределённая потому, что предложена на выбор. Но выбор – это ещё одно имя отрицания. И не только.
Выбирая одно, мы не только отрицаем и отвергаем другое. Мы своим выбором подменяем другое. Или другую. Ту же жену, например, или того же мужа. Современная философия на словах яростно борется с подменой понятий, а на деле вся состоит из подмен. Просто эти подмены далеко не всегда выглядят как подмены. Взять те же определения. Все современные науки состоят из определений. Но всякое определение – это подмена понятий. Например, определение труда гласит, что труд – это сознательная деятельность людей, направленная на удовлетворение их насущных потребностей. Если убрать все второстепенные определения в виде имён прилагательных, то останется «труд – это деятельность». Но и работа – это деятельность. И тут уже идёт открытая подмена понятий: труд – это научное понятие работы, а работа – это обыденное понятие труда. К сожалению для философов, один из их главных критиков, Фридрих Энгельс, пишет в «Диалектике Природы», что второй критик философии, Карл Маркс, в работе «К критике политической экономии» ещё не различал труд и работу, хотя это разные вещи и в немецкой речи, и в английской. А вот в «Капитале» он уже исправил эту ошибку. И здесь стоит добавить, что свою первую печатную работу Маркс совсем не случайно назвал «Нищетой философии». В виду он имел духовную нищету этой заносчивой дамы. Энгельс тоже не отставал и тоже прошёлся по философии тяжеленным катком в виде книги «Анти-Дюринг», в которой заявил, что они с Марксом покончили с философией, потому что их материализм по существу своему диалектичен и не нуждается ни в какой философии, стоящей над прочими науками. Ведь и тогда, и теперь философы считали и считают свою «ныне покойную», по Энгельсу, философию наукой наук. А это ещё одна подмена понятий, и даже подмена подмен.
«Философия» — это, буквально, «любовь к мудрости». Но любовь – не основа науки. Наука стремится к объективности, т.е. к беспристрастности, и поскольку любовь – это вид страсти, то философия – никакая не наука. А что же? Всё тот же Энгельс однажды заявил, что художественное творчество последние 800 лет вращается вокруг любви. И это так. Тем не менее, любовь не является основой художеств. Художники лишь воспевают любовь и тем самым живут за счёт любви, но она не является основой их творчества. Любовь является основой религии.
Зигмунд Фрейд, исходя из своих наблюдений за верующими, сделал вывод, что религия – это отношение младенца к своему отцу. А в переводе с латыни «религия» означает «связь». Но отношение тоже связь. Ну, и какая у младенца связь с отцом или какое у младенца отношение к отцу? Только любовь, потому что любовь безотчётная и беспричинная. Любят не за что-то, а вопреки всему. Отсюда – религиозный фанатизм. И даже ВОЗ признала любовь болезнью. Дело – за малым. Надо и религию признать заболеванием. Но в таком случае основой чего является вера? Вера – это ведь уже более высокий уровень развития психики, чем любовь. Это уже не младенческое отношение.
Надо бы заметить, что верят только там, где врут. А иначе чему верить? Но и врут там, где верят. Иначе какой смысл врать? Ну, и где это?
Например, в театре. Выходит на сцену Иннокентий Смоктуновский и заявляет: «Я – Гамлет». И все зрители ему самозабвенно верят. Более того, они даже оплачивают актёру его враньё. А слушатели самозабвенно верят Петру Чайковскому, который сочинил музыку и дал ей имя «Лебединого озера». Они верят, что именно так звучит лебединое озеро и именно так звучит танец маленьких лебедей. Другие зрители верят живописцу Клоду Моне, который размазал краски по холсту и говорит, т.е. врёт, что это – «Завтрак на траве». И зрители верят, хотя никакого завтрака там не видно, и вообще там лишь краски, размазанные по холсту. Читатели тоже верят писателю Александру Дюма, что когда-то во Франции были четыре мушкетёра, которые спасли французскую королеву от разоблачения её связи с английским королём. На самом же деле это художественное творчество, т.е. откровенное враньё французского писателя.
Таким образом, вера – это основа художественного искусства, а любовь – это основа искусства религиозного. Отсюда философия – это религия, т.е. младенческое мышление. В ней ещё даже веры нет. В писании ведь сказано, что А есть А, в смысле, Бог есть Бог. Вот и зарубите себе это на носу. Или: да – да, нет – нет; что сверх того, то от лукавого. Но это и есть вся формальная логика до копейки. И не случайно церковь почитает Аристотеля. Тем более, что и Аристотель любил Единого Бога, т.е. был верующим, а не верящим.
Однако в философии есть не только «филео», т.е. «люблю», но и «София». Обычно «Софию» переводят как «мудрость», а «мудрость» определяют как «глубокий ум, обогащённый жизненным опытом». Убрав все второстепенные определения, получим, что мудрость – это ум. И вот тут мы снова обратимся к Энгельсу. В подготовительных работах к «Анти-Дюрингу» он написал: «Определения ценности для науки не имеют. Понятия надо не определять, а раскрывать». Вот и раскроем понятие мудрости. Софию оставим для греков.
«Мудрость» — это древнее слово, а в древности произносились не все гласные звуки. Например, говорили не «голос», а «глас», не «золото», а «злато». А в слове «мудрость» некоторые звуки произносились не там и не так, как сегодня, и даже не так, как сосем недавно. Например, слог «-сть» произносился как слово «суть», а слово «мудр» — как «матерь». То есть мудрость — суть матерь. Так говорили ещё в XIX веке. Отсюда и женский род мудрости. Мать – это воплощённая мудрость. А философия – это любовь к Матери. Иначе – это религия Царства Матери. Сегодня у нас религия Царства Отцов, а у древних греков, откуда пришло слово «философия», ещё была религия Царства Матери. Но современные «философы» ничего не знают ни об этом, ни вообще, поэтом они присвоили своей «философии» название материнской религии, а также способность к познанию Истины, тем самым превратив её в науку наук. И тут они сплоховали не единожды.
Дело в том, что познание не есть наука. Это – во-первых. Во-вторых, познание всегда есть познание Истины. Если же не Истины, то это и не познание. И современная наука именно такова. Она не познаёт Истину, следовательно, не познаёт вообще. Что делает наука? Чего-то ищет, наблюдает, исследует, испытывает. И где здесь познание? Оно — вне науки. Но не над ней. Философия тоже не есть познание, поэтому она и не наука наук. Настоящая философия – это религия, а вот современная «философия» — это и не религия, и не философия. Современная «философия» — это, по-гречески, идеология, а по-русски — мыслеведение. Так называемая формальная логика – это формулы мышления. И хотя буквально «логика» – это «словесность», поскольку «логос» — это «слово», логика понимается как порядок мышления. «У него нет никакой логики» означает, что у кого-то нет порядка в суждениях или что он бессвязно рассуждает. И современные мыслеведы пытаются найти такие формы или виды мыслей, которые ведут к истине. Иначе говоря, они ищут чистый или формальный путь к Истине. И образцом для подражания им служит математика, которая с помощью пустых формул решает конкретные задачи. К сожалению, мыслеведы не удосужились разобраться в сути математических формул, хотя она предельно простая и ясная. Впрочем, простота гениальная, следовательно, далеко не всем доступная. Тем более, если она ещё и очевидная. Ясность ведь разоблачает слепоту, что и обидно.
Все математические формулы без исключения – это уравнения. А уравнение – это простейшее механическое действие, осуществляемое с помощью весов. Положил на одну чашечку гирьку, т.е. известное, а на другую – взвешиваемое, т.е. неизвестное, и смотришь, что перевешивает, а потом подгоняешь вес взвешиваемого к весу гирьки, чтобы уравнять их веса. После этого неизвестное становится известным. Это любой продавец умеет делать. Но можно сравнивать и объёмы, и площади, и длины, и количества. И всё это для удобства или для чего-то ещё можно заменить условными метками. Причём условными можно сделать не только измеряемые вещи и не только образцы, но и средства измерения. Их ведь можно сделать даже электронными. Это и будет вся современная математика до копейки.
Мыслеведы хотят того же, но окружающая действительность несколько шире торговли. Более того, значительно шире. Поэтому скудная математическая, она же механическая или формальная логика здесь не помощница. А другая мыслеведам неведома. Тем не менее, она есть. Причём явно и очевидно представлена в каждом мыслеведе без исключения, поскольку каждый мыслевед без исключения рождён не мыслеведом, а человеческим детёнышем. И прежде, чем стать мыслеведом или кем-то там ещё, наш детёныш развивается. Обычно говорят, растёт, но это по-мыслеведчески, однобоко. Рост – это лишь одна, очевидная сторона развития. Вторая – удвоение.
Рост и удвоение и есть раз-два, т.е. развитие, потому что «два» глухо как «тва» и наоборот – это «вита», от которой – «ветвление». Дерево ведь не только растёт, но и ветвится. А отсюда и структура, т.е. строение не только дерева, но и человека, и всего, что развивается. Эта структура едина, т.е. одинакова для всех и всего, что развивается. И она же – воплощение Закона естественного развития. Чтобы его познать, надо всего лишь познать своё собственное развитие. Всё о стальное и все остальные развиваются точно так же. К этому пришли ещё древние греки, которые заявили: «Познай себя, и ты познаешь Богов и Вселенную». Более того, нашёлся один грек, который так и сделал. Сначала он познал себя как единого, который состоит из двух, т.е. из матери и отца, а также из двух рук и двух ног, двух глаз и двух ушей, а дальше сообщил, что всякое единое состоит из двух, которые при разрезании этого единого надвое обнаруживаются. Звали этого грека Гераклитом Тёмным из Эфеса, а его Закон назвали дихотомией, т.е. разрезанием надвое.
Познания грека Гераклита воспринял немец Гегель. Но, будучи мыслеведом по роду своей службы, он подменил греческую «дихотомию» греческой же «диалектикой». Тем не менее, у Гегеля под диалектикой подразумевалась дихотомия. А вот Маркс и Энгельс под диалектикой понимали диалектику, т.е. не раздвоение, как Гераклит с Гегелем, а борьбу и единство противоположностей. Ленин тоже сначала примкнул к Марксу и Энгельсу, но, прочитав и законспектировав в 1916 году в Бернской библиотеке «Науку Логики» Гегеля, он написал: «Раздвоение единого на противоречивые части есть суть диалектики». Иначе говоря, суть диалектики — дихотомия. И хотя это тоже определение, но оно уже указывает на то, что не всякая диалектика есть диалектика.
Диалектика – то же самое, что и диалог. Разница лишь в том, что «диалектика» — от «лексуса», т.е. греческого «слова», а «диалог» — от «лога», т.е. русского «слога» или «слова». И диалог, и диалектика – это разговор, т.е. разный говор. А разный говор – это и мирная беседа, и жаркий спор. Отсюда и борьба с единством в диалектике. В дихотомии же нет борьбы, т.е. выбора. Там есть Истина, которая состоит из двух. У этой Истины есть название. А поскольку названий много, значит, много и Истин. Это и люди, и боги, и Вселенная. И в познании Истины основное – название, а не понятие или представление, имя или кличка.
«Название» – от «звания». От «звания» – и «знание». А «звание» — от «зова». Малый зов – это зовик, иначе – звук. Звуками мы зовём. И зовём только то, что есть, т.е. Истину. То, чего нет, позвать нельзя. Но и то, что есть, нельзя позвать без знания. Зато это нечто можно поманить именем или покликать кличкой. И можно не знать, чем все и пользуются.
Имена и клички – это слова. «Слово» — от «слога», а «слог» — от «слуха». «Слог» наоборот – это «голос», а слух есть то, что мы слышим. Слышим же мы голоса. «Голос» наоборот – это «логос». Без древнего окончания «-с» «логос» — это «лог», от которого и «предлог», и «предложение», и «ложь». Таким образом, слово, которое мы оглашаем, это наше предложение, которое по сути ложное. А ложное потому, что слово – это оглашённая мысль. В свою очередь, мысль – это внутренний голос. Этот голос оглашает воспоминания ума, а воспоминания ума – это виды и слухи, воспринимаемые глазами и ушами. Но глаза и уши воспринимают только акустические и электромагнитные колебания. В колебаниях же нет ничего кроме колебаний. Это уже наш ум определяет, какие из получаемых через глаза и уши колебаний каким имеющимся в памяти ума колебаниям соответствуют. Если подобные имеются в памяти, ум их понимает и принимает. Если нет, ум их не понимает и может даже не заметить. Но есть ещё и сочетания слов, которые не всякому уму известны, т.е. которые не всякий ум помнит и понимает, поскольку не встречался с ними в силу воспитания и обучения. Поэтому слова и их сочетания, т.е. речь вообще содержит лишь мысли и смыслы ума. А ум оторван от того, что есть. Он лишь полагает и предполагает то, о чём думает. Таким образом, всякое слово, всякая мысль и всякая речь ложные. А поскольку и слово, и мышление, и речь – это основа Науки, то и любая наука — ложная. В свете этого комитет по борьбе со лженаукой в Российской Академии Наук – это, на самом деле, комитет по отбору своих учёных от чужих.
Наука вроде бы тоже и растёт, и ветвится. Становится ведь и больше учёных, и больше отраслей науки, т.е. тех же ветвей. Но Наука растёт согласно Правилу удвоения. Это Правило вытекает из творчества, т.е. повторения. Мать-творца, повторяя себя в своих детях-творениях, умножает себя и свой род. Вот что такое истинное умножение. Тем более, что и «математика» значит «мать и матушка», потому что по-украински «матушка» звучит как «матинка». И здесь уже нельзя обойти молчанием таблицу умножения, которую якобы сочинил Пифагор.
В известной из математики таблице умножения на самом деле нет умножения. Хуже того, нет там и удвоения. Там есть лишь видимость умножения и удвоения. На самом же деле в мужской таблице умножения есть лишь сложение. Но чтобы понять это, надо быть больше, чем математиком, и даже больше, чем учёным. Надо быть человеком.
С точки зрения человека, единицы не размножаются. Но даже математику известно, что единицы слагаются: 1 + 1 = 2, 2 + 1 = 3, 3 + 1 = 4. Вот так и получается числовой ряд в мужской математике. Простое сложение единиц, и никакого удвоения или умножения. А как получилась таблица умножения Пифагора? 1 х 1 = 1 – это ведь не сложение!
Ну, это как сказать. Что значит, один помножить на один? Что значит помножить? А вот что это значит. Один помножить на один значит один умножить только раз. Иными словами, если один взять лишь раз, то будет один, а если два раза, то будет два. А это значит, что в таблице умножения, как и вообще в жизни, есть не только единицы, но и разы. Поэтому на самом деле таблица Пифагора – это не таблица умножения, а таблица сложения. В силу этого мы и говорим не только «два умножить на два», но и «дважды два». А дважды два – это два раза по два. Иначе – два и два. И это – сложение. Знают это математики? Нет. Почему? Потому что их никто не учит знать.
А где же удвоение?
Удвоение в творчестве. Дева родила девку. Теперь стало две девы. Каждая из этих дев тоже родила себе девку. Теперь их четыре. Каждая из четырёх тоже родила себе девочку. Теперь их восемь.
А если девы будут рожать не девочек, а мальчиков?
А этот вопрос – в самую точку. Именно мальчики с сединою на висках и портят всю картину удвоения, потому что они не рожают детей. Мысли всякие глупые, устройства разные страшные родить – это сколько угодно, а вот дети – это не про них. Поэтому если первая дева родила не девочку, а мальчика, то их всё равно буде двое. Но вот дальше дева опять родит кого-то, а возмужавший мальчик не родит никого. Поэтому их станет только трое. Дева опять родит кого-то, и их станет четверо. И если четвёртый член рода окажется девочкой, то она тоже когда-то родит кого-то, но её мама сделает это раньше. Так появится пятый член рода, а затем и шестой. И все без исключения, весь натуральный, т.е. природный числовой ряд – через творчество, т.е. через удвоение, именуемое родами. И этот ряд – не исключение.
Так называемый ряд Фибоначчи, в котором каждое следующее число равно сумме двух предыдущих, тоже получается при удвоении. Например, родилась девочка. Через полтора десятка лет или чуть позже она стала девой. Вскоре после этого дева родила девочку. Теперь их двое. Через некоторое время мама родила ещё одну дочку, а её первая дочь стала девой. Теперь их трое. Затем мама опять родила девочку, а её старшая дочь родила свою первую дочь. В это время вторая дочь мамы тоже созрела и стала девой. Теперь их пятеро. Дальше все три половозрелые девы родили девочек, а уже рождённые две девочки созрели для родов. Теперь их восемь. 1, 1, 2, 3, 5, 8 – это и есть ряд Фибоначчи или Золотое сечение. Почему золотое, покажем ниже, а здесь сделаем одно замечание.
В отличие от натурального или природного ряда чисел ряд Фибоначчи мальчиков не учитывает. Не учитывает он также и того, что дева может родить и двойню, и тройню, и четвертню, и пятерню, и может рожать только мальчиков. Но если все возможности девы учитывать, то получатся все числовые ряды, в том числе так называемые арифметические и геометрические прогрессии, известные в математике. Вот только зачем учитывать возможности? Особенно если их не использовать.
«Золотое сечение» – от «золота». Но слово «золото» от чего? Обычно золото на дороге не валяется. И вообще это редко встречающийся в Природе металл. С другой стороны, все человеческие названия человеческие дважды. Сначала человек их даёт себе, поэтому они – человеческие, а потом переносит свои названия на то, что подобно ему, и теперь они человеческие потому, что от него. Отсюда следует, что золотом человек сначала называл себя. И тому есть подтверждение в современной речи. Мамы и сегодня называют своих деток золотцем. Мол, ах, ты, моё золотце! Но что значит «золото» применительно к человеку?
Когда значение имени существительного непонятно, иногда достаточно прочитать его наоборот. «Золото» наоборот – «толозо». Тоже непонятно. Но во Франции есть город Тулуза с этим же названием. Здесь только надо учесть, что звуки У и О до XV в. в русской речи не различались и читались как ОУ. Но Тулуза нам тоже ничего не даёт кроме женского рода. Тем не менее, это означает, что золото происходит от женщины. А от неё происходит не золото, а «золото» наоборот и глуше, т.е. «телеса». Или тельце. Отсюда «ах, ты, моё золотце!» значит «ах, ты, моё тельце!». И если посмотреть на загорелых русских женщин в бане или на пляже, то станет понятно, почему золото получило такое название. А отсюда – вывод, что «Золотое сечение» — это ряд, который порождают девы. Не ряд чисел, а ряд тел.
В этой статье я лишь приоткрыл завесу, которая застит Познание. Шире у глубже оно описано в «Книгах знаний Человека», представленных на моём сайте.